МОЯ СЦЕНА

Помню, в детстве моя мама сказала одну фразу. Жили мы тогда в военном городке – все на виду, все про всех знают. И вот свадьба – событие городкового масштаба, народ с утра толпится, всем хочется на молодых посмотреть, прогнозы семейной жизни составить; мужики выпить- закусить надеются, девочкам, типа меня, надо непременно невесту увидеть. И тут мама моя говорит: «На человека смотрят трижды: когда он рождается, когда женится и когда умирает». Первого просмотра я не помню, а последний меня уже не волнует, значит – белое платье и толпа зевак – это все самое прекрасное, что меня ожидает?! Не согласилась я и стала везде, где возможно лезть на сцену – смотрите на меня! Это называется «демонстративностью», многие дети этим грешат. Но я не грешила, я протестовала и вошла во вкус. Сцену выискивала везде, интуитивно находила места, где она имелась или организовывала из подручного материала. В кубанском, жарком совхозе, где я подкрепляла свои силенки витаминами и солнцем почти каждое лето, пробралась в безжизненный клуб и бродила по гулким коридорам, пока не нашла островок веселой жизни – молодежная агитбригада готовила концерт для колхозников.

— Девочка, тебе чего?

— Я тоже хочу выступать.

— А что делать то умеешь?

…замешкалась на секунду – а правда – что? Петь только хором — сбиваюсь с тональности, да и голос не выдающийся, с танцами, увы, комплекс – твердят все, что худая и сутулюсь, как можно танцевать, когда не красавица?! Остается разговорный жанр.

— Я могу юмор рассказать.

«Юмором» в те времена заправляли Хазанов, Райкин и журнал «Крокодил». Не помню точно у кого я сперла «юмор» про испорченное радио, да и взяла я только идею, а текст придумывала сама, легко и весело. Суть заключалась в том, что радио самостоятельно переключается на каналы, обрывки фраз соединяются и от этого смешно.

«…И встречается Красной Шапочке в лесу волк. И спрашивает он её: Красная Шапочка, а что ты несешь в корзинке?… чпок… Два прокатных стана.». Я наболтала свой текст и меня взяли в агитбригаду.

Школьная сцена терпела меня все восемь лет. За неимением вышеперечисленных талантов я подалась в режиссеры: ставила «сценки» из своих одноклассников, и пару раз даже замахнулась на спектакли. Для себя оставляла скромные, маленькие роли, типа Мышонка или Двоечницы на последней парте, но сражала зрителя выразительностью созданного образа. Ощущение, что смотрят не на то, что красиво, а на то, что интересно укрепило моё право находиться на сцене.

Училище и институт – череда конкурсов и КВНов, хор, ансамбль…Из КВНовской команды Пединститута ушла, хлопнув дверью: оскорбилась ролью массовки, когда способна была на Роли, и шутила остроумно и спонтанно, а не по бумажкам, написанным купленным юмористом. Потом они поехали в Москву, и попали в телевизор, но продули вчистую, чему я не удивилась: более скучной и бесталанной сценической туссовки в своей жизни я не припомню.

А потом стала совсем взрослой, и вышла замуж, и стала руководителем. Я была первым начальником (и, наверное – последним) в этом детском саду, который играл на детских утренниках. Приходит ко мне в кабинет музыкальный руководитель – молоденькая девочка, вся в слезах: воспитатели отказываются брать роли, а она сама за инструментом – как праздник делать?! Спрашиваю: «Кто тебе нужен?» — «Зайчик на утренник в ясли» — «Сыграю я тебе зайчика, не реви». Авторитет мой пошатался и встал так прочно, что долго еще по району ходили байки про руководителя детского сада, которая могла все.

Еще была сцена Дома культуры, заветная мечта под названием «Народный театр». Я ходила вокруг да около, пока не набралась смелости и, взяв мужа в поддержку, предстала перед режиссером: «Я хочу играть в вашем театре». Тетенька покосилась на моего мужа и взяла. Через пол года муж дебютировал в главной роли, а я играла Машеньку, третью сестру – пару выходов и полстранички текста. Но я была счастлива, и до сих пор вспоминаю этот период, как самый радостный и творческий в моей жизни. Закончилось все внезапно и на самой высокой ноте – я наконец то получила главную роль. И не просто роль, а шикарную, сумасшедшую, потрясающую, яркую – Панночки в пьесе Нины Садур. Чертовка носилась в белом платье по сцене, кричала и плакала, очаровывала и убивала взглядом, взлетала под потолок на трапеции …Но, оказалось, что я беременна и на момент главного выступления на Фестивале народных театров моя Панночка была больше похожа Пяточка. Я утешилась ролью в маленькой пьесе, которую показывали вне конкурса на малой сцене, мне сшили балахон из двух платков, и почти весь спектакль я лежала на кушетке. Роль матери оказалась более важной, мы ушли из театра, а когда несколько лет спустя заглянули уже втроем, поняли, что в одну воду дважды не войти.

Сцена – она везде, и спектакль – отнюдь не только лицедейство. Это нескрываемый интерес к себе и искренний интерес к другому. Я тебе рассказываю о случае в своей жизни, а ты меня слушаешь… или вы меня слушаете – это уже сцена. Я могу занять место в зале и буду ловить каждое твое слово, и каждый жест, и сопереживать тебе, если, конечно, тебе самому интересно то, что ты вещаешь. Мне кажется, что сцену любят все, но просто многие боятся.

На днях у меня была презентация новой книги: два с лишним часа я рассказывала о себе, о работе, о творчестве, о жизни вообще и опять о себе. И люди слушали, смеялись, задавали вопросы. Позже подруга спросила меня: «А ты не устала?». Я даже не поняла, о чем вопрос. И теперь я точно знаю, что смотрят на человека столько раз в жизни, сколько он того захочет – на кого-то три, как говорила моя мама, а на кого-то множество. Я желаю вам этого хотеть…