Я ПРЕДЪЯВЛЯЮ ДЕТСТВУ СЧЁТ

— Какая Ниночка в детстве красивая была, прямо как куколка, и глазки – блюдца…

Сейчас мама скажет «Это в Геворкяна…» — подумала Нина.

— Это в Геворкяна — вторила мать

Чаепитие с тетей Полиной перешло в рассматривание семейного альбома. Нина была завалена работой на все выходные, и самое разумное – встать и закрыть поплотнее дверь, но что-то уже сдвинулось в душе, дробью застучали воспоминания, и вместо того, чтобы погрузиться в документы, она прислушалась. Геворкян был семейной легендой, черной воронкой в отцовской биографии, куда неотвратимо затягивало с самого детства Нину. Только став взрослой она сумела где-то разобраться, где-то додумать историю появления Геворкяна в семье научных работников Лебешевых, поняла почему эти интеллигентные люди выдали замуж свою единственную дочь-умницу-красавицу за сомнительного немолодого КГБиста. Таким образом семья спаслась от репрессий, Геворкян, как говорили, водил дружбу с самим Берией, а на доктора Лебешева уже была заведена где надо папка. Так Нинина бабка, жертвуя собой, спасла родителей и братьев. Брак продлился всего два года, на свет появился Григорий, Нинин отец, а потом началась война. Геворкян погиб в первые месяцы, но не на фронте, а в поезде, который вез его вместе с каким-то ценным архивом в эвакуацию. Примечательно, что Геворкян мог бы увезти и жену с ребенком, как это делали все «штабные», но почему-то оставил их в Москве. Зоя Лебешева постаралась побыстрее забыть о своем нелепом замужестве и после войны вышла замуж за аспиранта Никифорова, который усыновил Гришу и дал ему свою фамилию. Скелет из шкафа выпал вместе с появлением на свет Нины – «ни в мать, ни в отца, а в заезжего молодца», как сказала бабушка Антонина. Здесь и была произнесена впервые фраза «Это в Геворкяна…», русоволосый и голубоглазый Григорий унаследовал от отца только черные, густые брови, что отмечалось лишь как необычное и красивое, но вот дочь его, Нина, вобрала в себя всю армянскую кровь, и волнистыми густыми волосами, и чернотой глаз, и ресницами до бровей. Молодую мать это смутило, расстроило, и, может быть, это и стало началом конца отношений Нининых родителей. Галина Ильина терпеть не могла беспорядка и грязи, ни в доме, ни на улице, ни в городе, это относилось и к людям, которые должны жить там, где положено: москвичи в Москве, армяне в Ереване. На людях она не могла выражать своих настроений, дух интернационализма витал по стране, но в душе к «гостям столицы» питала высокомерное пренебрежение. А тут родная дочь – к гадалке не ходи, южных кровей! А история, рассказанная новоиспеченной бабушкой вовсе повергла в уныние – дед Нины был негодяй, малообразованный, коварный человек. Так с самого рождения на Нину было поставлено клеймо: если вдруг что-то было не так (а не так было многое – от успеваемости в школе, медлительности и до нынешнего женского одиночества), мать это объясняла одним: «Это в Геворкяна…».

Нина пыталась сосредоточиться на работе, но безрезультатно. Перед ней на столе лежала пачка списанных бланков счетов, на них делались черновые расчеты и пометки. Нина взяла один бланк и в графе под №1 написала «Геворкян».

— Господи, а худая-то какая!

Тетя Полина, по-видимому, рассматривала фотографию, сделанную на Азовском море. Нине там 5 лет, она стоит на берегу, прикрываясь надувным крокодилом. Сколько себя помнит – всегда стеснялась своего тела. В 5 лет потому, что очень худая, позже – очень толстая. Но ведь был же период, когда она была нормальная! Почему-то это не запомнилось. Тогда, в Мариуполе, мама взялась её откармливать, до отвращения, до рвоты впихивала в дочку еду. Дома эта экзекуция проводилась только вечерами, да и то не всегда – мать много работала, а бабушке Антонине было, по-видимому, все равно. Выбиралось что покалорийнее и пожирнее – котлеты, каша, макароны, булка мазалась маслом, в чай наливались сливки. От одного вида еды у Нины начинались позывы, мать злилась и перемешивала все в одной тарелке, чтобы дочка не отказывалась от мяса, съев гарнир. Месиво из пюре и размятых котлет до сих пор стоит перед глазами. До сих пор Нина не может есть, если порция еды очень большая. Как-то незаметно, классе в 3-4, Нина пристрастилась таскать кусочки в свою комнату и поедать их во время приготовления домашнего задания. Очень скоро она не смогла уже обходиться без пачки печенья или бутерброда, просто ничего не могла запомнить и понять. Обедать или ужинать после таких перекусов она напрочь отказывалась, отстояла свое право есть то, что ей хочется и к средней школе превратилась в толстуху, какой и является до сих пор. Мать привычно свалила все на наследственность, хотя в глаза не видела Геворкяна, а Лебешевы были все сухопары. Надо сказать, что сама Галина Ильина отличалась пышными формами, но её полнота была даже привлекательна, а свой жир Нина считала отвратительным.

В графе под номером 2 она написала «Еда».

— Ой, ведь это Женя! Какой он все же красавец. В каком он чине на пенсию ушел? Помню, помню я этот праздник, тогда еще Кусковы приезжали, и Антонина была еще жива… А что праздновали?

— Нине 7 лет исполнялось.

— Ах, да, а почему меня на карточке нет?

— Так ты позже приехала, вот здесь и с тобой есть, а Ниночка на улицу убежала…

«Можно я приглашу девочек?» — спросила тогда Нина. Мама категорически отказалась – будут все свои, девочкам здесь не место. Приходили родственники, дарили подарки. День рождения в августе, дарили все к школе: портфель коричневого цвета (а Нина так хотела красный!), несколько пеналов с карандашами, макулатурные книжки «на вырост» (до некоторых она так и не доросла, например, Дюма отказалась читать наотрез). Только дядя Женя подарил то, от чего радостно забилось сердце: бледно-голубое платье и белым воротничком и синим галстучком. Галстук был так необычен, выдавал заграничного производителя, платье казалось Нине взрослым и модным, она тут же попросила его надеть. Мама неожиданно согласилась, наверное захотела выглядеть доброй при гостях и так же неожиданно отпустила Нину гулять. Это был потрясающе счастливый день! Нина чувствовала себя красивой, ей казалось, что в день рождения с ней все должны играть. Так и получилось, девочки взяли Нину в свою компанию, играли они «на задворках» — во дворе расселенного дома, там, где Нине гулять запрещалось. Игра была долгой, делали домики, обустраивали их, принесли кукол, посудку, тряпочки. Нина стащила незаметно из прихожей коляску, которую не разрешалось выносить на улицу, и старое покрывало, которое зимой стелили в санки. Взрослые громко разговаривали в комнате и смеялись и Нине было так хорошо от того, что про нее все забыли – это был день свободы, настоящий упоительный детский день с солнцем, радостью, теплым вечером и расставаниями: «До завтра!». Но закончилось все кошмарно. Нина пришла домой и в прихожей столкнулась с дядей Женей, который выходил из туалета.

— Что ты сделала с платьем?!

— Ничего…

— Это же дорогая вещь, а ты, маленькая неряха… Галя, ты посмотри на нее!

Из комнаты выскочила мама, растрепанная, покрасневшая, со странно блестящими глазами. Она схватила Нину за плечо и дернула вверх:

— Это что? Что это я спрашиваю? Ты где так извозилась?

— Ну, знаешь, я ведь немалые деньги заплатил. Если она у тебя не приучена к аккуратности, пусть ходит в спортивных штанах…

В ванной мать терла ожесточенно Нинино лицо, шею, набирала полную ладонь воды и плескала так, что Нина чуть не захлебнулась. Она была пьяна и не соображала, что вода ледяная, просто лила пригоршнями на дочь, а та заходилась в рыданиях…

Платье баба Антонина настирала, накрахмалила, погладила и повесила в шкаф. Больше Нина его ни разу не надевала – для зимы оно было слишком тонким, а весной стало мало.

Третьим номером в графе счета Нина написала «платье с галстуком».

— А это, кажется, мы после нового года собирались. У мамы оливье пропадал, вот она гостей и назвала. И каждый еще принес с собой… Ведь времена то какие были – в магазинах ничего, а столы ломились. Ой, тогда еще у дивана ножка сломалась…

— Помню я этот диван, я же на нем ночевала, кода оставалась у вас. А куда ты его дела?

— Отдала соседям на дачу, когда мама умерла. Знаешь, она же мне ничего не позволяла выбрасывать – такая квартира захламленная была. А вот этот шкаф знаешь чей? Это Лебешевы отдали, говорили, что он антикварный, а оказалось из фанеры. Я когда его из квартиры вытаскивала, он и развалился.

— А это что за ящик в углу?

— Там черепаха жила, Нина упросила взять. Скреблась постоянно… А цветок узнаешь? Да, это наш фикус, здесь еще совсем маленький…

На самом деле Нина просила щенка. Она хотела большую собаку, чтобы можно было без опаски выходить в парк, и на дальний пустырь, где выгуливали собак. Она мечтала о ротвейлере или сербернаре. По телевизору шел фильм про умную собаку Лесси и все дети мечтали о колли. Из журнала «Юный натуралист» она вырезала статьи про собак, завела тетрадочку, куда выписывала из библиотечных книг рекомендации по кормлению и воспитанию. Понимала, что если попросить сейчас, мама ни за что на собаку не согласится, но надеялась, что со временем, постепенно она свыкнется с этой идеей и щенок в доме появится. Еще думала о том, что вырастет и, когда маму уже не надо будет ни о чем спрашивать, заведет себе любую собаку, может быть даже две – одну породистую, а вторую с улицы, бездомную. «Мне тридцать три года и я до сих пор спрашиваю у мамы разрешение» — с горечью подумала Нина.

Черепаха появилась как альтернатива щенку. Мама поняла робко высказанное желание по-своему: ребенку надо о ком-то заботиться. Нина сделала вид, что обрадовалась, решила, что это первый шаг к её мечте – раз мама согласилась на одно животное в доме, вскоре появится и другое. Черепаха ползала по паркету, скребя когтистыми лапами, а когда утыкалась в плинтус, продолжала ими загребать, иногда умудрялась приподняться почти вертикально и заваливалась на панцирь, беспомощно перебирая всеми конечностями и вытягивая морщинистую шею. Ни радости, ни любви, ни желания возиться с этим животным у Нины не было. Иногда она наблюдала, как черепаха ела капустный лист, широко открывая рот, помогая себе лапами, видела немигающие глаза и испытывала чуть ли не отвращение. Черепаха оказалась очень холодная, и брать её в руки тоже было неприятно. Тем не менее ей дали традиционное имя Тортилла, Нина усердно подтирала за ней противные, зеленые какашки, следила, чтобы та не лезла, куда не следует и выносила погулять на травку. Передвигалась Тортилла, вопреки поговорке, очень быстро, и однажды Нина не уследила – черепаха удрала. Искали её всем двором, даже взрослые мужики оставили свое домино и пошарили по ближайшим кустам. Черепаха исчезла, ушла от девочки, которая её не любила, и, может быть попала к людям, которые были более благосклонны. А может быть закончила свою жизнь в водосточной канаве или люке. Нина утешилась первым вариантом, но реакция мамы оказалась более серьезной:

— Тебе доверили живое существо, а ты его потеряла?! Ты знаешь, что мы всегда в ответе за тех, кого приручили?

Нине хотелось возразить, что черепаха не была приручена, что ей было все равно, есть ли у неё хозяин. Но вердикт мамы был суров: «Ты безответственная и легкомысленная. Тебе нельзя доверить ни одно живое существо. Когда у тебя будет ребенок, ты его тоже потеряешь?»

Ребенка нет, хотя пора бы. Если не замуж, то родить и воспитывать, так многие поступают. Но Нине страшно, не понятно чего – страх всегда находит аргументы.

Под номером четыре она написала – «Черепаха».

— Я не знаю, кто это… Кажется, какая-то Нинина тусовка. Как она сюда попала? Нина, это твоя фотография?

— Мама, я работаю!

Нина догадалась, что это за фото: команда КВН, первый курс института. Она никогда в жизни не стояла на сцене, а тут пришлось. Глеб Буров – высокий, стройный красавец, он остановил её в коридоре:

— Ты с какого курса?

— Первый, 14 группа…

— Слушай, нам девушка в команду нужна, ты не могла бы сыграть одну роль?

Нина просто опешила от неожиданности.

— А почему я?

Почему именно она, поняла позже – ребята готовили миниатюру — пародию. Им нужна была толстуха на роль главной героини. При этом слов было всего три фразы, но уродовали её неимоверно: гримировали, надевали нелепый костюм, зачесывали волосы назад и делали жидкий хвостик. Но Нина согласилась. Она довольствовалась ролью статистки, ходила на все репетиции, хотя была нужна лишь пять минут через раз. Ей казалось, что команда КВН – это прежде всего друзья-единомышленник, веселье и легкость на сцене – это результат сложившихся отношений. На деле же существовал режиссер, он же сценарист, ребята просто выполняли то, что им говорили и помимо репетиций даже не общались. Но Нина все равно держалась за иллюзию, кроме того существовала еще тайна, ради которой она готова была выполнять любые роли и ходить на все репетиции – Глеб Буров. Любовь всех красавиц в институте, комсорг, умница. Нина даже в мыслях не рассчитывала на взаимность, просто довольствовалась присутствием рядом. «…Мне было довольно того гвоздя, на котором твой плащ висел…». А тут вдруг случай – в актовом зале вырубился свет, а у них последний прогон. Все засуетились, стали решать, что делать. В темноте договорились, что все вроде бы готово за исключением пародии, которую надо прогнать непременно – добавились новые персонажи и слова. И тут Нина набралась смелости и выпалила:

— А пойдемте ко мне, это близко…

Завалили все толпой, человек восемь. Нина от возбуждения и радости выставила на стол все съестное, и голубцы, и сыр, и шпик, и содержимое нижней полки холодильника «для гостей» — шпроты, маринованные огурцы, зеленый горошек. Горошек таки и остался нетронутым – не нашли открывалку, а все остальное поедалось под оживленную беседу и шутки. Нине казалось, что вот сейчас, впервые, у них получилась команда, и сделала это она, пригласив ребят в гости. До репетиции не дошло, успели только поесть, обсудить изменения в сценарии и сделать эту фотографию: улыбающиеся, сытые, на знаменитом многострадальном диване, который выдержал их всех. Сразу после этого кадра в комнату вошла мама. Нина, конечно, помнила, что мамам скоро должна вернуться с работы, но ей казалось, что важность этой репетиции и того, что ребята – такие красивые, умные, талантливые пришли в их дом, воспримется мамой правильно. Мама была всегда гостеприимна и радушна со своими гостями: « Проходите, мои дорогие! Располагайтесь, угощайтесь…» — сколько раз она это слышала и видела во время многочисленных праздников.

— Это что еще за сборище?!

— Это наша команда КВН, мама, мы хотели порепетировать – Нина как могла спасала положение.

— А еда тоже входит в репетицию?

Нина была готова провалиться сквозь землю. Ребята поспешно стали уходить, Глеб в дверях обернулся: «Извините за причиненное беспокойство». «Да уж» — ответила мама.

На выступление Нина пошла, не могла не пойти. Ей было стыдно смотреть ребятам в глаза, хотя никто ни словом не обмолвился об инциденте, казалось, все забыли, суетились перед выходом, на Нину никто не обращал внимания. Сыграла она тогда плохо, в нужных местах зрители не смеялись, что, как Нине показалось, случилось из-за неё. На следующую игру Нину не позвали. Глеба она избегала, хотела даже перевестись на другой факультет, но год подошел к концу и Буров выпустился. Пару лет назад Нина видела его по телевизору – вице президент какой-то фирмы, по-прежнему красив и успешен. Что-то екнуло в груди, шевельнулась давняя влюбленность и такая же давняя боль.

«КВН — №5» — написала Нина. И подумала: «Ну, вот, я предъявила детству счет. Только кто его оплатит?»

— Боже, а это откуда? Как будто военная карточка…

— Нет, это 51 – 52 год, я в детдоме была. Вот здесь, видишь, самая маленькая, помню, как плакала, когда налысо обрили.

— Галя, а как ты в детдом то попала?

— Родители отдали.

На обороте фотографии было написано химическим карандашом: «Старая Русса, 1952. Воспитательница – Надежда Львовна». Нина подумала тогда, что это какая-то подруга бабушки Антонины и совсем не связала одинаковых, лысых детей с кем-то из своих близких.

— Антонина с Мишей? Почему?

— Толком не знаю, что-то поехали строить. Тогда все ездили на стройки.

— Но ведь можно же было старикам в деревню отвезти, тетке Вере на худой конец – она же одинокая всю жизнь была.

— Поссорились они со стариками, в тайне меня отдали, и в тайне уехали. Потом, после возвращения еще лет пять, до самой смерти деда не виделись.

— Как же можно было малюточку то такую, да на казенные харчи?…

— Мама сказала: «этот как в детском саду». Я стояла у окна и махала ей рукой. А она уходила не обернувшись. Потом я много месяцев стояла у этого окна – дети играли, шумели, рисовали, дрались, а я стояла. Надежда Львовна меня стала на руках носить. Как только на пол спустит – я к окну. Помню еще девчонка там была, черная, как цыганочка, Белла звали, так она мне все время говорила, что моих родителей убили на войне. Я так плакала. Потом привыкла, и когда меня забирали, вцепилась в Надежду Львовну и в рев. Вот, наверное, этого я и не смогла родителям простить. А надо бы – Антонины уж лет двадцать пять как нет, а отца и того больше. Разные в жизни бывают обстоятельства. Мне хватило, если бы она просто сказала, что мучается, что ошибку совершила. Но она этого не сказала…

— Да, попросить у своего ребенка прощение, это ведь мужество нужно, не каждому его достает… А ты, Галя, прости их, обязательно прости.

Нина взяла в руки бланк счета, перечитала все пункты и разорвала бумажку на мелкие кусочки. Её ждал отложенный отчет.