МОНОЛОГ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЫ

Есть женщины, подобные не распустившемуся бутону. Что-то не сложилось в их жизни: погода была ненастна или чашелистики слишком сильно окутали лепестки, или еще какие напасти, но не смогли они расцвести. И вот уже бутон подернулся сеточкой увядания, и потерял свою упругость, и приготовился завянуть окончательно, так и не пережив расцвета.

О том, что я красивая мне впервые сказала бабушкина соседка по коммунальной квартире — Белла Иосифовна. Мимоходом, в длинном коридоре, с кофеваркой в руках: «Какая красивая девочка растет…», улыбнулась и удалилась в свою неведомую комнату. Я шла на кухню за квашеной капустой – бабушка послала. Но тут же почему-то развернулась и пошла назад. Нет, про капусту не забыла, но как-то оскорбительно показалось это поручение в этот момент. Я вернулась к бабушке в комнату, незнакомой мне доселе походкой, и, откинув назад голову, как будто у меня там тяжелая прическа, как у Беллы Иосифовны, улыбнулась так же одними губами, не щуря глаз, как обычно. А бабушка удивленно: «Ну, а капуста?». А я ей: «Бабушка, я красивая?». А она: «Дура ты бестолковая, марш за капустой!». С меня сразу красота и слетела, не успела окрепнуть в убеждение, осталась горькой усмешкой.

Потом в техникуме, девочка у нас была в группе – Зина. Тихая и умная, учителя не нарадуются. Но уж очень не красивая, ну прямо зацепиться не за что: высокая, тощенькая, лицо белое и все в рытвинках. И пока впритык не подойдешь, лица не увидишь: все светлое, и глаза, и ресницы, и бровки реденькие. Ну, и конечно очки колесами, и косичка жиденькая болтается. Безвредная девочка, над нею не издевались, но и не замечали особо. Так вот, Зина была вторым человеком. Ей дали пригласительный билет на новогодний вечер, как отличнице, Все девчонки хотели попасть, но билетов всего пять на группу — тем, кто учится и в общественной жизни участвует. Зине дали по первому признаку. А она его мне отдает. Я ей говорю: «А почему мне?». А она «Ты красивая, а мне все равно ни к чему». Я спорить не стала, и успокаивать её не стала, от её слов словно задохнулась. Молча взяла билет и быстро ушла. Как свинья неблагодарная. Зашла в туалет, там зеркало висит. Уставилась на себя, и вижу, что сияю, как самовар. Успокоилась немного, рассматриваю и думаю: «А ведь и вправду красивая. Вот ресницы и брови черные, а волосы светлые, это, наверное, красиво. И глаза зеленые, не очень большие, но яркие, особенно если кофточку в тон одеть, есть у меня такая…». Короче, поверила я Зине, и стала на вечер собираться. Были у меня на этот вечер очень большие ожидания. На новый год приводили к нам строем курсантов из военного училища, из связи или артиллеристского, мне было без разницы. Это девчонки всегда обсуждали, какое училище лучше, я не вникала. Главное, что все ребята были трезвые, чистые, не ругались принародно и вели себя нормально, не как на обычной дискотеке. Девочки рассказывали, что удачно, если приведут последний курс – у них распределение скоро, и они все хотят побыстрее жениться на городской. Мол, есть какие-то преимущества в распределении, особенно если жена беременна. Я так далеко не загадывала, но познакомиться с приличным парнем, конечно же, хотела. Это было по тем временам очень престижно. Окрыленная ходила всю неделю, в голове постоянно стучало: «Я красивая, я красивая…». Даже двоек нахватала к концу семестра, не сосредоточиться на учебе было. Выбор нарядов был у меня не велик – выпускное платье со школы. Вообще то я хотела попросить у Лариски, подружки моей, джинсы. Она бы дала, но мама запретила. Как раскричалась, мол, виданное ли дело, у чужих людей штаны просить, и страшные они, и для новогоднего вечера не годятся. Мол, девушка должна выглядеть девушкой, а не пацанкой. И я ей поверила. Постеснялась у девчонок спросить, как одеться надо, и приперлась в платье, как Белоснежка. Еще и волосы распустила, и мамины босоножки на каблуках напялила. А в зале темно, и девочки все в джинсах, или брюках, а те, которые в платьях, так в модных: сафари или джинсовый сарафан. Я одна, как белая ворона… Хотела сразу уйти, но уж больно долго ждала я этого вечера. Взяла себя в руки, встала у стены, жду, когда меня пригласят. И действительно один парень подошел, и красивый такой, у меня дух перехватило. А он вежливо так спрашивает: «Девушка, вы танцуете?», я ему: «Да!», а он: «А я пою!» и пошел… И тут же смех раздался дружный, должно быть, шутку готовили и выбрали самую страшненькую девушку, то есть меня. Как домой прибежала не помню. Помню, что ревела всю ночь, а к утру как-то успокоилась и стала совсем безразличной. И подумалось мне тогда, что нельзя выше головы своей прыгнуть. Что не будет у меня ни любви прекрасной, ни мужа-военного, ни богатства, ни отдельной квартиры, ни красивых нарядов. Суждено мне, как и маме моей, всю жизнь в коммуналке прожить – вот бабушка помрет и буду жить в её комнате. И будет у меня муж так себе, главное, чтобы не пьяница, как отец, и ребенок-троечник, и работа с копеечной зарплатой. А какое еще может быть будущее у меня, если я выросла здесь, у этих родителей, и учусь в библиотечном техникуме? Забыла я про свою красоту, запретила об этом думать, все равно одно расстройство получается, да и вранье это.

И как я надумала, так и получилось. Муж, правда, совсем не пьющий попался – язва у него. Ну, я уж и не знала, что лучше: отец-пьяница, когда трезвый был, веселый и работящий. А мой вечно хмурый, как что попросишь сделать, охать начинает и за какое-нибудь больное место хватается. У пьяниц запой и трезвость, у больных – каждый день одно и то же. Сын с рождения нервный, школьных нагрузок не переносит, еле тянет программу. Жили в коммуналке у мужа. Бабуля моя тогда еще жива была. И на работу я как пришла по распределению, так и осталась. Библиотека районная, бедненькая, и зарплата мизерная, а куда мне было рыпаться? В общем, тянула, как могла свою безрадостную жизнь.

И вот, пришло время паспорт менять. Фотография понадобилась. Я и вспомнила, что на улице, где бабуля моя жила, есть «Фото на документы». Там как раз троллейбус останавливается. Идешь направо, универсам 24 часа, парикмахерская и это самое фото. А уж потом сворачиваешь в подворотню и бабушкин дом. С работы пораньше отпросилась, из дома загодя гостинец для бабули прихватила – сырников сделала и банку прошлогоднего варенья, и помчалась. Очень боялась опоздать, всю дорогу об этом думала. Подбегаю к «Фотографии» за пятнадцать минут до закрытия, уже приготовилась ругаться, если отказывать начнут. Вваливаюсь, а там комнатка совсем маленькая и темная, и нет никого. Я растерялась, но вдруг — вижу из-за ширмы старичок выходит. Может, и не совсем он был стар, но маленький такой, щупленький. И что меня поразило – при костюме. Поздоровался, узнал, что мне надо и говорит: «Готовьтесь». Я авоськи свои под стул засунула и уселась напротив аппарата. Он на меня так удивленно посмотрел, и опять говорит: «Готовьтесь, у нас здесь зеркало есть!». Мне неловко стало, начала я в сумке капаться, расческу искать. Еле нашла, я ведь как дома причешусь, так и хожу, мне расческа была без надобности. Вздохнула я с облегчением: вот стыд то был бы, если бы не нашла! К зеркалу подошла, по волосам провела, и хотела уж было на стул вернуться, но тут вижу, а он у меня за спиной стоит и укоризненно так смотрит. И говорит: «Есть женщины, подобные не распустившемуся бутону. Что-то не сложилось в их жизни: какие-то обстоятельства, отсутствие тепла, нужного ухода. И вянут они, так и не узнав своего расцвета. Вот вы знаете, что вы красивы?». Я опешила, и слова сказать не могу. А он продолжает: « Ведь надо самую малость, чуть-чуть руку приложить, и все – раскроются лепестки, заблагоухают… Дайте мне расческу!». Я отдала и даже зажмурилась от страха и неожиданности. А он очень бережно, медленно, стал расчесывать меня, потом волосы на затылке жгутом скрутил, из кармана шпильку достал и закрепил всего одной шпилькой: «Вам затылок открывать надо, и шею – вот так». Я на себя в зеркало даже глядеть не могла. Все, как во сне происходило. Потом он меня долго усаживал, и сам двигал, я слов не понимала и все не правильно делала. Наконец сказал «А теперь подумайте о чем-нибудь хорошем!». И тут у меня вдруг в памяти так отчетливо всплыли и Белла Иосифовна, бабушкина соседка, и девочка Зина, и сказали они в один голос: «А ведь ты красивая». И в этот момент «вылетела птичка». Я уж думала, что все окончено, но старик неожиданно сказал: «А знаете что, давайте я вам художественную сделаю. Без денег, просто чтобы вы знали, какой вы можете быть». И все повторилось. Только сажал он меня значительно дольше, и вспышек было больше. Опомнилась, когда уже на улице оказалась. В след услышала: «Завтра после пяти». И пошла я почему-то не к бабушке, как планировала, а домой. Не побежала, как лошадь, а пошла медленно, как будто несла что-то очень ценное и боялась расплескать. Домой зашла, сетки свои с облегчением прямо у двери оставила и разу в комнату, к зеркалу. На мое счастье дома никого не было, даже соседей. Уселась я перед зеркалом и стала на себя смотреть. Долго смотрела, каждую черточку, каждую ресничку , пятнышко, родинку – как незнакомую себя изучала. И тут мне стало по настоящему стыдно и горько. Поплакала я вволю, но не так, как в детстве, а с какой то радостью и благодарностью, что все это у меня есть. А потом мне захотелось под душ. Полезла я в комод, достала полотенце новое, махровое – мне его на работе на день рождения подарили. Так я и распаковывать не стала, решила, что подарю при случае кому-нибудь: не себе же такую красоту оставлять. Вот так я раньше думала! И все приличные подарки передаривала, а себе оставляла что попроще или вообще обходилась. Так вот, пошла я в ванную, включила воду, разделась и стала себя мыть. Так, как младенцев моют, даже приговаривала что-то: «Вот так, и волоски помоем, и плечики намылим, и ноженьки наши прекрасные…». У меня даже к ребенку собственному никогда такой нежности не было, откуда что взялось? Намылась я, в мягкое полотенце завернулась и прямо так в комнату прошла. Вспомнила, что Светка, подруга моя, дарила мне баночку с кремом, и слово брала, что я никому его не отдам. Я слово сдержала, не отдала, но и сама не пользовалась – в холодильнике держала. А тут вспомнила кстати, села опять перед зеркалом и стала крем намазывать. А от него запах такой сказочный, и нежный он, прохладный. Поняла я тогда, что значит, когда кожа сияет – это она благодарит за то, что о ней заботятся. Долго я еще в тот вечер собой занималась. И не думала, что можно столько времени на себя потратить. И что удивительно, ведь как будто знала я, что делать надо, хотя никогда этого не делала. Потом шкаф открыла и посмотрела на свою одежду. Одежда у меня была двух категорий: приличное и то, что можно носить. В первую входили юбка шерстяная, коричневая, блузка с вышитым воротничком, бордовая вязанная кофта – по журналу вязала. Во вторую все остальное: сарафан, который полинял и жалко выбросить, платье в цветочек с белыми кругами под мышками, свитер вытянутый, юбка синяя, кримплен, который уже сто лет как не носят… Стало мне обидно, что работаю я с утра до вечера, а приличную одежду себе позволить не могу. И в магазинах уже все появилось, а я все старье донашиваю, как бабка. Все казалось, что нужнее сыну что-то купить, мужу на лекарства много денег надо, бабушке что-то вкусненькое с рынка, маме к пенсии подбросить… А на себя никак, денег не остается. Встала тогда я на табуретку, пошарила рукой на шкафу и достала книгу «Домашнее консервирование». Заначка там моя была, на черный день. Поняла я тогда, что если этого дня ждать, то он непременно наступит. И вот захотелось мне сделать себе светлый день, потратить деньги на радость. Не все конечно, но несколько купюр я отсчитала и стала думать, что себе куплю. Оказалось, что мне так всего много надо! Одежда – само собой, туфли женские, а не те тапочки, в которых я бегаю, косметика – в столе лишь старая помада и тушь засохшая. Но все эти мысли были для меня приятны, и появилась у меня злость – ни на кого-то, а на себя. Что я себя совсем забросила, опустилась в каком-то смысле. И прав старик, надо только руку приложить.

На следующий день я сделала себе прическу. Как он учил: жгутом и заколоть. Долго мучалась, но ничего, вроде получилось. А по дороге на работу лак для волос купила, чтобы не растрепать. Зашла в читальный зал, там Анжелика сидит, наша местная красотка. Она на работу не ради денег ходит – муж у неё зарабатывает прилично. Просто, чтобы на людях показаться, наряды продемонстрировать. Она раньше на меня смотрела, как сквозь стекло. А тут взглядом зацепилась, даже как-то неловко стало. А вам, говорит, так идет! И тут уж совсем невероятное случилось. Я к ней, как к лучшей подруге:

— Анжела, прикройте, говорю, у меня встреча сегодня важная, надо сбегать какую-нибудь одежду новую купить.

— В торговый центр не ходите – там фирмы дорогие. Идите на рынок, в павильоны крытые, «Одежда из Турции». Не перепутайте с Китаем! У них вчера привоз был. А что вы хотите?

— Ну, не знаю, может юбку новую…

— Берите джинсы, и джемпер трикотажный. У вас ноги стройные, джинсы молодят лет на 10…

Я такой отзывчивости не ожидала. Сделала все, как она сказала. Правда, полдня прогуляла, оказалось, дело не легкое. Очень уж захотелось джинсы мне одеть, пришлось ждать, когда подошьют. Оказывается, это сразу при покупке сделать можно. А я, женщина темная, ни размера своего не знаю, ни цвета, который мне идет. Девушка мне попалась вежливая, все посоветовала, рассказала, что модно сейчас. Я в джинсах как себя увидела, чуть не расплакалась: девчонка да и только! На джемпер ни денег, ни времени не хватило. Но и с моей кофточкой смотрелось не плохо.

В начале пятого я с работы сорвалась. Иду по городу – ощущение, что лечу. И люди на меня смотрят: женщины кто осуждающе, кто оценивающе, а кто с явным одобрением. Никогда я не думала, что женские взгляды будут для меня так важны. Но старалась я в этот день для мужчины, который меня разбудил, к нему спешила, как прилежная ученица, предвкушала его восхищение. Прибежала к ателье с колотящимся сердцем, постояла, чтобы успокоиться. Захожу, улыбку скрыть не могу, и вижу молодую девушку. Она едва глазами по мне скользнула, спрашивает:

— Что у вас?

— Я от неожиданности растерялась, стала в сумке рыться, квитанцию искать. И все ждала, что сейчас старичок из-за ширмы выйдет. Но, похоже, кроме нас с хмурой девушкой, никого здесь не было.

— Странно, у вас на паспорт, а конверт большой…

— Там еще художественная должна быть.

— Держите ваши фото…

И ушла за ширму. Я на улице конверт открыла и обомлела: как будто ни я сфотографирована! Глаза огромные, брови дугой, черные, волосы, шея, плечи… И знаете, дело даже не в том, что черты лица красивые, а взгляд такой необыкновенный. Я развернулась, и назад, в ателье – не могла я так, не отблагодарив уйти!

— Девушка, вы знаете, мне бы как-то с фотографом вашим увидеться надо. У меня дело… Вы мне адрес или телефон дайте, это срочно…

— Нет больше фотографа. Умер Ефим Маркович сегодня ночью…

— Как умер?

— Дома, от сердечного приступа. Соседка утром позвонила – он ведь одинокий был, из семьи – одни соседи по коммуналке. Ваши фотографии – последнее, что он сделал. Он любил фотографировать красивых женщин.

Девушка расплакалась, а я стояла и не знала, что сказать. Мне казалось, что все повторяется: только я поверю во что-то хорошее, как оно исчезает. Вот и фотограф умер… И я тоже заплакала.

Но я ошибалась. Ничего не исчезло. Я поняла, что он подарил мне не просто карточку – он подарил мне уверенность в себе. Что изменилось с тех пор? Да, как будто ничего особенного – у меня тот же муж и та же работа. Два года назад умерла бабушка, мы поменяли наши две комнаты на отдельную квартиру. Сын увлекся спортом и уже вошел в сборную города – слава Богу, со здоровьем у него все в порядке. А я научилась открывать красоту. Я просто прозрела и поняла, что надо жить красиво. Надо каждый кусочек своей жизни превращать в уют, гармонию, чтобы глаз радовался, чтобы сердце трепетало. И начинать надо с себя.